«Даруй нам Слова благодать!». Слово у Мартина Лютера, а также в теологии и практике лютеранской Церкви

Антон Тихомиров

«Даруй нам Слова благодать!»[1]

Слово у Мартина Лютера, а также в теологии и практике лютеранской Церкви[2]

В своем знаменитом песнопении «Ein’ feste Burg», которое Карл Динст называет «сигналом протестантской идентичности»[3], а Генрих Гейне «Марсельезой Реформации»[4], Мартин Лютер после впечатляющего описания силы, могущества и ярости дьявола заключает: «Но его может сразить одно словечко»[5]. Вся мощь дьявола ничего не значит по сравнению со словом, даже «словечком»! Слово – это единственная реальность, на которую мы можем уповать. Таково одно из величайших прозрений Лютера и один из краеугольных камней в учении лютеранской церкви.

Лютеранскую церковь не случайно именуют «Церковью Слова»[6]. В этом обозначении нужно разобраться. Здесь нам необходимо обратиться к лютеранской сотериологии, т.е. учению о спасении. В настоящем материале я изложу его лишь тезисно и в предельно упрощенном и заостренном виде, не вдаваясь в нюансы, различные толкования и не приводя его серьезных богословских обоснований.

Человеческая природа полностью искажена и извращена грехом[7]. Это не значит, что человек обязательно плох в нравственном смысле. Это означает, что даже самое доброе в нем отделяет его от Бога. Человек не в состоянии исполнить самую первую и самую главную заповедь: почитать Бога как своего Господа, т.е. подчинить ему всю свою жизнь и любить его всем своим существом. Таким образом, сколь бы хорошим и добрым человек с точки зрения других людей ни был, перед Богом он – безнадежный грешник. Соответственно, если Бог будет судить человека по его делам, качествам, усилиям, мыслям и чувствам, он непременно вынесет ему приговор вечного проклятия. Самое большее, что человек может достигнуть сам – это осознать все отчаяние своего положения перед Богом.

Однако Бог любит человека и желает его спасения. Поэтому он отдал своего Сына Иисуса Христа, чтобы тот взял грех и вину человека на себя. Это произошло на голгофском кресте. Благодаря Христу наш грех прощен и Бог смотрит на нас как бы через призму спасительного деяния Христа. Он спасает нас. Но не потому, что мы сами этого заслужили или достигли своими усилиями, а только и исключительно потому, что его Сын умер за нас[8].

Здесь мы как раз подходим к теме Слова. Одной из важнейших, попросту неотъемлемых предпосылок мышления Лютера и вероучения лютеранской церкви является предельная честность, честность, прежде всего, по отношению к самим себе. А если мы остаемся честными по отношению к самим себе и Богу, то ни внутри себя, ни в окружающем нас мире с его законами никаких оснований для нашего спасения мы не увидим. О том, что мы спасены благодаря Христу мы узнаем лишь из вести об этом событии. Пока нам о нем не возвестили, мы видим и знаешь лишь наш грех и проклятие. Соответственно, о совершившемся спасении человеку нужно сказать. Это должно быть слово, сказанное извне, verbum externum[9]. Это слово есть единственная наша надежда. Ведь внутри себя мы видим лишь грех, а в мире — лишь принцип воздаяния.

Таким образом, обратим внимание на важнейшую особенность лютеранского вероисповедания. В нем речь идет о том, что наше спасение и вечная жизнь не связаны напрямую со степенью нашего собственного религиозного совершенства (что бы под ним ни понималось). Они даются только и исключительно извне нас, в обетовании Бога, в его Слове. Единственная основа для нашей надежды – это слово о спасении во Христе, которое в терминологии лютеранской церкви именуется Евангелием. Это обещание Бога, что он любит нас и что он спасет нас независимо от того, что для своего спасения можем сделать мы сами. Услышать это обещание, принять и держаться его вопреки знанию о своей греховности и вопреки тем принципам, что царят в мире – это и есть вера в лютеранском понимании. Известный церковный историк Ганс Шварц в своем классическом труде о Лютере утверждает: «Считать веру собственным решением в пользу Бога – неслыханная самонадеянность (…) Слово Божье находит человека в его богооставленном состоянии, требует от него ответа верой и дает возможность дать этот ответ»[10]. А крупнейший консервативный лютеранский богослов 20-го века Вернер Элерт пишет: «Вера – это убежденность в том, что проповедуемое Слово, а тем самым его как информативное, так и увещевающее содержание относится ко мне»[11].

Соответственно, следует подчеркнуть: авторитет Слова – это не некий внешний, тем более не некий «метафизический» или «мистический» авторитет. Иначе говоря, мы верим слову Евангелия не потому, в первую очередь, что оно исходит из авторитетного источника, сопровождается убедительными доказательствами, вызывает сильные чувства или подтверждается на жизненном опыте. В этом отношении Слово не обладает никакой силой. Согласно самому Лютеру и учению лютеранства, мы верим Слову просто потому, что никакой другой надежды у нас просто нет. Если бы не было Евангелия, то мы могли бы быть уверены только в собственном проклятии. Евангелие – словно единственная «соломинка», за которую хватается погибающий человек.

Таким образом, христианская вера в евангелическо-лютеранском понимании может существовать только в модусе бытия вопреки: вопреки (религиозному) опыту, (божественному) закону, даже обыденному здравому смыслу. Здесь будет уместно вспомнить слова Пауля Тиллиха: «Все сочинения Лютера, особенно ранние, исполнены именно такого мужества. Он постоянно использует слово «trotz» – «вопреки». Вопреки своему отрицательному опыту, вопреки тревоге, которая господствовала в тот период истории, он обретал силу самоутверждения в непоколебимом доверии Богу, в личной встрече с Ним»^[12].

И здесь мы можем сделать еще один шаг дальше. Будучи возвещаемым, спасительное Слово, Евангелие не просто рассуждает о спасении, оно непосредственно дает его нам. Знаменитый современный специалист по гомилетике Вильфрид Энгеманн назвал проповедь событием спасения, продолжающимся в наше время для конкретного слушателя[13]. Провозвестие Евангелия можно сравнить с судебным приговором: он вступает в силу только в момент его оглашения. Именно зачитывание приговора делает его действительным. Точно так же и произнесение евангельской вести приносит спасение тем, кто слышит и принимает ее здесь и сейчас. В этом смысле каждое богослужение в лютеранской церкви — подобно суду, на котором человеку напоминают о его грехе, но и произносят оправдательный приговор от имени Бога. Петер Бруннер, известный специалист по литургике, называя богослужение моментом кризиса, пишет: «Между встречей с пневматологическим инкарнационным присутствием Бога, дарованным в Слове сейчас, и встречей некогда лицом к лицу с вновь пришедшим Господом существует теснейшая взаимосвязь»[14].

Провозвестие Евангелия в лютеранском понимании обладает сакраментальным характером. Оно действует, оно меняет реальность, оно переворачивает отношения человека и Бога каждый раз, когда оказывается возвещено, — если на то будет воля Бога, выраженная в действии Святого Духа. Каждое провозвестие евангельской вести – это непосредственный акт Божьей любви, это откровение Бога здесь и сейчас, это высшее священнодействие. Никакого другого откровения, кроме того, которое мы получаем через внешнее Слово, нет. Лютер пишет: «Бог действует с нами двояким образом. Во-первых, внешне, во-вторых, внутренне. Внешне он действует через устное Слово Евангелия и через телесные знаки, то есть Крещение и Таинства[15]. Внутренне он воздействует на нас через Святого Духа и веру со всеми остальными дарами (…) Но таков установленный им порядок, что сперва должны быть внешние элементы. А внутренние приходят затем и только вместе со внешними. Он решил никому не давать внутренних элементов без внешних»[16].

В данных рассуждениях можно пойти и дальше. Собственно, Бог, Бог, как Еммануил, Бог-для-нас дан нам только в форме спасительного евангельского Слова. Вне этого Слова мы имеем дело с воображаемым Богом, который неизбежно будет принимать тиранические и демонические черты: ведь он властвует над жизнью и смертью по своему произволу; он так или иначе ответственен за все то зло, с которым мы сталкиваемся; при этом мы целиком и полностью в его власти. Такого – сокрытого — Бога Лютер может даже практически отождествлять с дьяволом[17]. Вернер Элерт описывает опыт встречи с таким Богом у самого Лютера следующими словами: «Ужас, который испытывает человек, когда внезапно в ночи на него устремляется взгляд двух демонических очей, полностью парализующий его и наполняющий уверенностью: это глаза того, кто сейчас тебя умертвит. В этот миг исчезают и оказываются забыты (…) все святыни и сокровища церкви»^[18]. Только в Слове, в этом внешне бессильном и лишенном каких-либо подпорок внешнего авторитета Слове, мы встречаем и узнаем Бога, как Бога любви. Именно в Слове он по-настоящему становится не некой (абстрактно-философской или угрожающе-демонической) высшей силой или высшей реальностью, а именно нашим Богом, то есть тем, на кого можно возложить наибольшее упование и от кого следует ожидать наивысших благ. Именно такое «определение» Бога дает Лютер в своем Большом Катехезисе[19].

Однако в какой форме должно звучать Слово, если речь идет о его вербальном провозвестии? Для Лютера было очевидно, что первой и самой естественной его формой является устная проповедь[20]. Устная, т.е. живая, свободная проповедь позволяет возвещать евангельскую весть конкретным людям в конкретное время, отвечая на их сегодняшние вопросы и нужды, возвещать так, чтобы они услышали ее, как адресованную именно им. Соответственно, в лютеранстве как нигде развивается проповедническое искусство. Лютеранское богослужение без проповеди практически непредставимо. В одной из своих работ Лютер даже утверждает: «Теперь, чтобы отринуть злоупотребления, прежде всего необходимо знать, что христианская община никогда не должна собираться без проповеди Слова Божьего и молитвы, даже на короткое время (…) если Слово Божие не проповедуется, то лучше и не петь, и не читать, и вообще не собираться»[21].

Тем не менее, проповедь нуждается в четких критериях, она не может быть самодеятельностью проповедника. Ей нужна надежная опора. Такой опорой для Лютера и лютеранской церкви является Священное Писание. Перевод Библии на немецкий язык Лютер считал своей главной заслугой. Очень часто утверждается, что Лютер вернул христианству уже почти забытую либо практически потерявшуюся среди множества церковных писаний Библию. Это верно. Но такое утверждение односторонне. Его нужно дополнить другим: Лютер, скорее, наоборот, как бы вновь погрузил христианство в Библию. Он сделал Писание живой реальностью, и сделал так, что окружавшая его реальность прониклась Писанием. Не случайно он не только перевел Библию на немецкий язык, но и фактически создал его своим переводом Библии. Известно, что Лютер в своем переводе не следует библейскому тексту дословно, а – иногда вопреки буквальному звучанию — старается передать его смысл, причем используя живой, современный ему народный язык. Он пишет: «Нужно спрашивать мать в доме, детей в переулках, мужей на рынке и смотреть им в рот, прислушиваясь к тому, как они говорят, а затем так и переводить»[22]. Т.е. даже дети могут выступать учителями библейского языка! Так Библия становится актуальной, а актуальная ситуация людей — библейской. Благодаря Лютеру происходит их взаимопроникновение. Писание – это не просто исторический документ, но живая реальность Слова Божьего. Лютер и его последователи буквально жили в Библии, жили Библией. Известный церковный поэт и писатель 20-го века Йохен Клеппер так описывает, как в определенной ситуации воспринял мир вокруг себя главный персонаж его исторического романа «Отец» — прусский король Фридрих Вильгельм: «Все было полно Библией»[23]. Подобное же можно сказать о постоянном видении мира Лютером и его сподвижниками. Например, последователи Лютера видели в нем пророка, стоявшего в одном ряду с библейскими пророками[24]. Подобные выражения нельзя понимать только метафорически. Сторонники Лютера видели себя, так сказать, живущими в библейские времена, ибо это были времена, говоря словами писателя, «наполненные Библией». Но именно таким, по мысли Лютера, должно быть и любое время.

При этом Библия была для реформатора той книгой, которая особенно ясно свидетельствует о Евангелии и провозглашает его. Причем, хотя она и является живой реальностью, она все же изъята из-под нашего контроля, мы ничего не можем поменять в ней по своему усмотрению. Она нам дана и мы над ней не властны. В этом смысле в ситуации церковного раскола и борьбы между сторонниками разных вероучений она стала для него своего рода «книгой протеста», т.е. не частью и даже не основой древней и богатой церковной традиции, а, скорее, чем-то, что было в известном смысле этой традиции противопоставлено. Чем-то, что эта традиция ранее пыталась смазать, пригладить, спрятать под множеством напластований, так сказать «одомашнить». Своей задачей он видел выпустить Библию на волю, открыть ее в ее первозданном виде: без сглаживания острых углов, без множества перетолковываний, без внешнего контроля. В том числе и своего собственного! Известно его критическое отношение к целому ряду библейских текстов и даже целых книг[25]. Но тем не менее характерно, что он переводит их наравне с остальными и тем самым дает их в руки народа. В своей предсмертной записке Лютер оставляет нам яркое свидетельство о связи Писания и жизни, связи которая остается для нас чудом и заставляет нас снова и снова переживать нашу нищету перед Богом и благодарность за то спасение, которое он дает нам: ««…Пусть никто не думает, что глубоко вкусил Священного Писания, если не руководил праведно церквями на протяжении ста лет. По этой причине, изумляет пример Иоанна Крестителя, Христа и Апостолов. Не пытайся объять эту божественную Энеиду, а смиренно поклонись ее следам. Мы нищие. Это истина»[26].

В руки народа он дает Слово. Однако это выражается не только в переводе Библии или в проповеди, но и в его полемическом, публицистическом, а главное, в поэтическом творчестве. Уже в самом начале реформаторских процессов он начинает писать сам и побуждает своих сторонников писать церковные песнопения, которые возвещали бы Евангелие на языке музыки и поэзии. Известный современный богослов Аксель Денеке размышляет: «Поэзия – это оазис в пустыне, остров в море множества слов, которые мы произносим в повседневной жизни, в богословской аргументации, в столь порой тяжелых и сложных проповедях (…) Я начиняю спрашивать себя, не является ли поэзия, в конце концов, самым подходящим языком, чтобы говорить о Боге, возвещать Его Слово. Не сочинять нечто «о» Нем, а «от» Него делать прозрачным вечное во времени»[27]. Речь идет о том, что поэзия с ее образным языком способна выразить божественную истину куда глубже, чем дискурсивное богословие с его строгими дефинициями и догмами. В последних нам дается лишь внешнее описание божественного, в то время как поэзия дает прикоснуться к нему самому. Думается, что Лютер, как и другие реформаторы его круга, вполне согласились бы с сутью такого утверждения. Не удивительно, что именно в лютеранстве своего расцвета достигает и церковная поэзия[28]. Песнопения Лютера и других лютеранских церковных поэтов звучат сегодня на богослужениях и собраниях верующих множества конфессий. И через них – в поэтическом преломлении — для людей звучит спасительное слово Евангелия. Вспомним, что мы уже говорили о действенности Слова! Признание в любви есть не просто отстраненная речь о любви, а ее прямое осуществление, самоотдача в любви. Судебный приговор – не просто рассуждения о вине и невиновности, а решение, определяющее судьбу подсудимого. Так и лютеранские церковные хоралы, соединяя в себе провозвестие, поэзию и музыку, на протяжении вот уже пяти веков не просто говорят о спасении, но и непосредственно дают его верующим. Уже конкретно в применении к условиям Российской империи церковный историк Эрик Амбургер пишет: «Наряду с Библией важнейшей книгой протестанта в России был его сборник песнопений»[29]. Не случайно во времена преследований не только и даже не столько Библии, сколько прежде всего сборники песнопений тщательно сберегались верующими, а нередко и целиком, от корки до корки переписывались от руки[30].

Слово Евангелия, обещание Бога есть величайшая драгоценность, данная людям. Оно куда значимее и выше всех чудес, человеческой святости и церковного величия. Собственно, и церковь сама по себе есть не что иное как creatura verbi, то есть творение Слова. Церковь есть то, что создано евангельским Словом. В Аугсбургском вероисповедании утверждается: «Мы проповедуем также, что во все времена есть и будет единая, святая, христианская Церковь. Она является местом собрания всех верующих, которым проповедуют Евангелие в чистом виде и преподают святые Таинства согласно Евангелию».[31] Иными словами, церковь там и только там, где в той или иной форме звучит евангельское слово.

Однако пора вспомнить о предупреждении Лютера, адресованном проповедникам: «Признак хорошего оратора в том, что он заканчивает говорить, когда его еще хочется слушать, т.е. он прекращает речь, когда кажется, что кульминация еще впереди»[32]. Думаю, что я уже давно переступил ту самую черту. Поэтому коротко подведу итог своего доклада.

Евангельское слово созидает церковь, евангельское слово приносит спасение и вечную жизнь верующим. Одно только слово Бога, иногда звучащее в виде простого и безыскусного «словечка», о котором Лютер поет в своем знаменитом хорале. Дьявол может скрываться где угодно, прятаться под любыми масками: как под маской злобы и греха, так и под маской благочестия, религиозности, духовности, под маской здравого смысла и возвышенной церковности. Единственное, против чего он не может устоять – это против простого евангельского слова, т.е. вести о том, что Бог – невзирая ни на что – любит и спасает нас. Сохранять верность этому спасительному Слову, Слову прощения и любви — иногда вопреки всему – вот глубочайшая суть лютеранства.

---

[1] Русский перевод первой строки знаменитого лютеровского песнопения „Erhalt uns, Herr, bei deinem Wort“, Сборник песнопений Евангелическо-лютеранской Церкви, СПб 2009, № 236, с. 237-238.

[2] Письменная, дополненная версия доклада, прочитанного на международной научной конференции «Реформация в христианстве: историческое значение и социокультурное влияние в современном мире», Астана, 6 апреля 2017 г.

[3] Цит. по Liederlexikon: http://www.liederlexikon.de/lieder/ein_feste_burg_ist_unser_gott

[4] Heinrich Heine, Zur Geschichte der Religion und Philosophie in Deutschland, т. 8/1, Hamburg 1981, с. 41.

[5] „Ein wörtlein kan jn fellen“: см. D. Mart[inus] Luth[er]: Geistliche Lieder auffs new gebessert zu Wittemberg. XXXIII [1533]. Репринт: Das Klug’sche Gesangbuch 1533. Hrsg. von Konrad Ameln. Kassel und Basel 1954, fol. 42v-43v.

[6] Из бесчисленного количества литературы см., например, Jochen Cornelius-Bundschuh, Die Kirche des Wortes. Zum evangelischen Kirche- und Gemeindeverständnis, Göttingen, 2001, c. 9.

[7] См. Konkordienformel // Die Bekenntnisschriften der evangelisch-lutherischen Kirche, Göttingen, 1979. С. 845-876, особенно 770-772.

[8] См. IV артикул Аугсбургского вероисповедания. Die Bekenntnisschriften, с. 56.

[9] См. V артикул Аугсбургского вероисповедания, там же с. 58.

[10] Ганс Шварц, Мартин Лютер. Введение в жизнь и труды, М. ББИ 2010, С.74-75.

[11] Werner Elert, Der christliche Glaube, Hamburg 1960, c. 126 (Перевод мой – АТ).

[12] Пауль Тиллих, Избранное. Теология культуры, М. 1995, с. 113.

[13] Wilfried Engemann, Einführung in die Homiletik, Tübingen und Basel 2002, c. 89.

[14] Перевод мой (АТ). Peter Brunner, Zur Lehre vom Gottesdienst der im Namen Jesu versammelten Gemeinde, Hannover 1993, c. 218-219. При этом Петер Бруннер подчеркивает и роль человека, как принимающей стороны.

[15] Обратим внимание, что таинства в понимании лютеранской церкви – это тоже форма слова. Таинства (то есть крещение и причастие) – это способ возвестить Божье прощение и любовь человеку самым что ни на есть материальным образом. Я всегда могу сомневаться, касается ли именно меня слово прощения грехов, сказанное на богослужении пастором, но я никак не могу усомниться, что в Крещении Божья любовь буквально прикасается ко мне водой Крещения. В Евхаристии же я принимаю это Слово самым буквальным, телесным образом внутрь себя. Таким образом, таинства можно сравнить с невербальными знаками, которыми мы также пользуемся в повседневной коммуникации и которые в определенных обстоятельствах могут быть сильнее обычных слов, например: рукопожатие или объятия.

[16] WA 18,136,9 –13; 13 –18 („Wider die himmlischen Propheten“, 1525), — перевод мой – АТ.

[17] См., напр., проповедь 1530 г. у Wolf Krötke, Luther und der verborgene Gott // www.die-kirche.de | Nr. 11 | 13. März 2016, см. http://wolf-kroetke.de/uploads/media/11_05_verborgener_Gott.pdf

[18] Цит. по Annerget Freund, Gewissensverständigung in der evangelischen Dogmatik und Ethik im 20. Jahrhundert, Berlin-New York 1984, с. 42, прим. 184 (перевод мой – АТ).

[19] Мартин Лютер, Большой Катехизис, Лахти 2012, с. 18.

[20] См., например, Heiko A. Oberman, Luther. Mensch zwischen Gott und Teufel, Berlin 1981, c. 184.

[21] Martin Luther, Von Ordnung Gottesdiensts in der Gemeinde // Martin Luther, Ausgewählte Schriften, Frankfurt und Leipzig 1995, т. 5 c. 28. Перевод мой – АТ.

[22] Цит. по Obermann, Luther, c. 179 (Перевод мой – АТ). Подробно см. рассуждения самого Лютера о принципах библейского перевода в Ein Sendbrief D. Martin Luthers vom Dolmetschen und Fürbitte der Heiligen // Martin Luther, Ausgewählte Schriften, т. 5, С. 140-161.

[23] О Йохене Клеппере, его романе и понимании Священного Писания см. А.В. Тихомиров, «Там, где поэзия капитулирует перед Откровением…». Библия и христианская литература в творчестве Йохена Клеппера // Studia Petropolitana Biblica I (SPB I), СПб 2015, С. 418-425.

[24] См., например, Heinz Schilling, Martin Luther. Rebell in einer Zeit des Umbruchs. München, 2013, С. 13, 81, 147, 174, 176, 268, 275, 283, 308, 357, 368, 434, 486, 526, 570, 583, особенно: 590 и 599-600.

[25] См., например, Obermann, Luther, c. 178.

[26] См., например, Heinz Schilling, Martin Luther, с. 588 (WW 48, c. 241). Перевод мой – АТ.

[27]    Axel Denecke, „Gott ist bei uns…“. Theo-Poesie. Dietrich Bonhoeffers späte Wende zu einer poetischen Theologie. Wiesbaden-Berlin 2014, c. 1-2.

[28] Подробнее о духовной поэзии лютеранства см. в готовящейся к изданию в ББИ моей книге «Другими словами».

[29] Amburger, E., Geschichte des Protestantismus in Russland, Stuttgart, 1961, c. 171

[30] Об истории протестантских сборников песнопений в Российской империи, Советском Союзе и постсоветском пространстве см. Anton Tikhomirov, Dialog vor Gott. Deutsche Kirchenlieder auf Russisch: theologische und sprachliche Wandlungen, Erlangen 2005, C. 23-43.

[31] „Eine christliche Kirche ist die Versammlung (congregatio) aller Gläubigen, bei welchen das Evangelium rein gepredigt und die Sakramente laut dem Evangelium gereicht werden.“ См. Bekenntnisschriften, c. 61.

[32] Plaudereien an Luthers Tafel. Köstliches und Nachdenkliches / Thomas Maes, Leipzig 2010, c. 70.